– Моя наука, – говорит Полежаев с трибуны Петросовета, – была всегда наукой для народа. Я работаю в своем кабинете, чтобы пахарю было легче работать в поле.
Создание Черкасовым образа профессора Полежаева являет собой удивительный пример актерского перевоплощения. Фантазия исполнителя не ограничивалась только ситуациями, заданными сценарием. Он мог точно представить себе и показать другим, как будет действовать его герой в любой обстановке: выступать с речью или играть на рояле, беседовать с дворником у ворот своего дома или искать завалившуюся за шкаф книгу, заниматься гимнастикой, танцевать мазурку…
– А знаешь, как Полежаев вдевает нитку в иголку? – говорил Черкасов одному из постановщиков. – Вот, смотри. Он же рассеянный. Держит иголку, а потом забыл и обронил. И боится уколоться. И все оттого, чтобы спрятать свое горе от жены…
Казалось, что актер знает о своем герое буквально все.
– Между прочим, Полежаев носит ботинки со шнурками, – сообщил он режиссерам. – Правда, старики таких ботинок не любят, а он все равно носит. Один зашнуровал, а второй… От второго его что-то отвлекло, какое-то дело или мысль. Так и пошел в одном незашнурованном ботинке…
«Все, что он выкладывал нам шутя и играя, как забаву для уставших мозгов, как разминку перед трехчасовой напряженной репетицией, как „треп“ в коридоре во время перекура, – рассказывает Хейфиц, – все это, повернутое с головы на ноги, входило в роль уже с иной нагрузкой, подчиняясь трагическим задачам, оборачивалось неожиданной противоположностью… Мы ставили перед ним, казалось бы, непреодолимые задачи, нагружали на него тройной груз. И Черкасов „брал вес“.
Режиссеры были молоды и не так уж и опытны. С тех пор прошло около сорока лет, но и сейчас организация репетиций и съемок «Депутата Балтики» может служить образцом. На каждой репетиции присутствовала так называемая «скрипт-герл» и вела подробную запись всего хода работы над образом. В итоге за месяц получился довольно объемистый интересный журнал. В нем были зафиксированы все мельчайшие детали и переходы актерской игры. Когда группа перешла в павильон, перед съемкой каждого кадра зачитывался текст. Это помогало актерам без труда вспоминать все настроения и нюансы сцены, и последние чистовые репетиции уже перед кинокамерой проходили очень быстро. Кроме того, чтобы не утомлять актеров и сохранить их творческую энергию непосредственно для момента съемки, всем исполнителям главных ролей были даны дублеры. С их помощью размечались мизансцены, на них устанавливали свет.
Прямо в павильоне, метрах в десяти от декорации, сделали выгородку – «отель», как говорили участники съемки. Там стояли мягкие кресла, диван, всегда была свежая вода, лежал текст сценария, газеты, можно было немного перекусить. В перерывах между съемками или просто не занятые в очередной сцене исполнители отдыхали в «отеле», и на «Депутате Балтики» никогда не было обычных для других съемочных групп исчезновений актеров в студийных коридорах и бесконечной беготни помощников и ассистентов в поисках «вышедших на минуточку». Все эти нехитрые мероприятия не только помогали беречь творческое самочувствие, но и значительно сократили сроки работы над фильмом.
Конечно, не обходилось совсем уж без недоразумений, и однажды на съемке что-то рассердило Черкасова. Он вспылил и начал кричать. Это было так непривычно для него, что в павильоне сразу же наступила недоуменная тишина. А потом вдруг все рассмеялись.
– В чем дело? – обиженно спросил Черкасов.
Александр Зархи дружески обнял актера:
– Как жаль, что мы не успели сейчас снять эту сцену! Ты, Коля, сам бы увидел: это не ты сердился, а старик Полежаев.
«Это был гениальный актер, – говорит Зархи. – Он до такой степени вживался в образ, проникал в характер своего героя, что после команды „Мотор!“ я буквально физически ощущал, как на него накатывали десятки прожитых лет. Это выражалось в каждом жесте, даже в движении его пальцев. Когда коллеги не пришли на именины к Полежаеву, на душе у него очень тяжело. Чтобы не расстраивать жену, он заходит в свой кабинет. Видит штатив с пробирками, в которых у него идет опыт. Он берет одну пробирку, смотрит. И этот простой жест говорил о многом. В нем были и человеческое горе, и профессиональный автоматизм ученого. Все это показывал Черкасов».
Такое слияние актера со своим героем рождало творческую свободу, позволяло Черкасову и режиссерам смело импровизировать. Так появилась в фильме волнующая сцена ночного телефонного разговора Полежаева с Лениным, которой в сценарии не было.
Больше полутора месяцев прожил Черкасов в трехкомнатной квартире Дмитрия Илларионовича Полежаева, и хоть была она не на Васильевском острове, а в съемочном павильоне «Ленфильма» на Кировском проспекте, все в ней было сделано по-настоящему, даже паркет. И чувства, которыми жил актер, тоже были настоящими. Когда съемки закончились и плотники начали разбирать «Полежаевскую» декорацию и строить на ее месте новую, уже для другого фильма, у Черкасова появилось щемящее чувство расставания с родным домом.
1 января 1937 года «Депутат Балтики» был показан на общественном просмотре в Ленинградском Доме кино, а спустя немного времени в Московском. И в обоих залах зрители стоя аплодировали заключительной речи Полежаева в Петросовете. Это был огромный успех.
Так совпало, что в эти же январские дни вышел на экраны еще один фильм с участием Черкасова – «Остров сокровищ» по роману Стивенсона (режиссер В. Вайншток). Черкасов играл эпизодическую роль старого морского пирата Билли Бонса. Один зрячий глаз Билли смотрел на всех с большим подозрением, второй был закрыт черной повязкой, на плече сидел попугай. Старый пират хлестал кружками ром и сыпал налево и направо отборнейшие проклятья. «Я был в таких странах, где жарко, как в кипящей смоле», – говорил он грубым, хриплым голосом. В общем, это был хорошо знакомый всем «типичный пират». Билли Бонсом заканчивался для Черкасова период ролей, требовавших от актера всего лишь внешней выразительности. «Депутат Балтики» открывал новую страницу его творческой биографии.